Работа Ольги Пашиной написана в жанре эссе. Материала, использованного в нем, хватило бы на пять сочинений формата С2, С4. Но таково уж неудержимое желание ученицы поделиться всеми ассоциациями, вспомнить многое, относящееся к теме.

День как день, ведь решена задача:

Все – умрут

Александр Блок

Осмысление смерти – почти попытка вычерпать море наперстком. Сознание неизбежности собственной кончины, тем не менее, никогда не позволило бы теме смерти перестать волновать людские сердца. «И даже рифмы нет короче, глухой крылатой рифмы – смерть», — в 1907 году пишет Блок.

(О, не об этом ли в «Новогоднем» напишет Цветаева:

«Ибо правильно толкуя слово

Рифма – что – как не – целый ряд новых

Рифм – Смерть?»)

Здесь необходимо упомянуть о том, что в творчестве Блока – и в творчестве символизма, к которому поэт примыкал в начале собственного литературного пути – тема смерти играет одну из важнейших ролей, составляя антитезу опостылевшей реальной жизни –

О чем он спорит с мглою будней,

Сей праздный звон,

Тем кажется железней, беспробудней

Мой мертвый сон,

или, напротив, кажется пугающей в своей окончательности действительностью – «все – умрут». Цикл «Пляски смерти» представляет мотив дурной бесконечности, перед которой не властны ни жизнь, ни смерть. Все неизменно – «умрешь, начнешь опять сначала». Однако бесконечность человеческой жизни, прервать которую – единственное желание лирического героя, характерно не только для периода «синтеза» (3ей книги, к которой относятся предложенные цитаты).

«Вернись, вернись, нить не хочет тлеть –

Дай мне спокойно умереть», — цитата относится к стихотворению «Она веселой невестой была», написанному в 1905 году. «Миновали сотни и тысячи лет» — так протекает жизнь старухи-матери, навеки потерявшей дочь, обреченной прясть, мучить и мучить нити, лежащие на полу. «Никогда не умрет, никогда, никогда» — лексический повтор, характерный для данного стихотворения, также обуславливает бесконечность, один безликий замкнутый круг, в который превращена жизнь. Образ нити, не желающей истлеть, сопоставляется с существованием старухи. («Стара как лунь»). Противопоставлен ему образ «зеленого, как мир, сада», символизирующего желанное и недосягаемое посмертие. «Нежный, как отошедшая дочь» сад вечно глядится в окна несчастной матери.

«Вернись, вернись…»

Смерть в поэтическом мировоззрении Блока – всегда следствие тяжкой усталости, той, что рождена от долгой и трудной жизни. Нравственные страдания ли, или тоска по покинувшим, или осознание «страшного мира» и пустоты существования, но –

«Чем больше хочешь отдохнуть,

Тем жизнь страшней, тем жизнь страшней».

Нет, нельзя говорить о том, что черты декаданса были единственно главенствующими в творчестве Блока, однако его лирика исполнена если не тоской, то не отступающей грустью.

Но что же –

«Благословенны – жизни ток

И стылость смерти непреложной». (Андрей Белый, «Асе»).

Мотив смерти был достаточно распространен в поэзии Цветаевой – уже в её ранних стихах присутствовали подобные образы.

«Ты дал мне детство лучше сказки,

так дай мне смерть в семнадцать лет!»

Позднее исследователи будут связывать трагичность её ранней лирики не только с юношеским восприятием, но и с непоправимо ранней гибелью её матери. Свое эссе, посвященное смерти Райнера Марии Рильке, Марина Цветаева начнет с эпиграфа – «И все они умерли, умерли, умерли…» — и повествование откроет читателям мрачную, торжественную череду погибших, смерть которых так или иначе коснулась поэта еще в её детстве и в юности. В «Повести о Сонечке» Цветаева уточнит, что начала писать о подруге в 1937 году – не зная, что в тот год её подруга, её «последний румянец» умерла.

«Послушайте, мертвый, послушайте, милый,

Вы все-таки мой», — мотив обращения к умершим станет одним из самых значимых. «Письмо в бесконечность», «Милый друг, ушедший дальше, чем за море», «Новогоднее» — значим не год написания стихотворений, а тема, связующая их.

«Если ты, такое око – смерклось,

Значит жизнь не жизнь есть, смерть не смерть есть».

Но не только о гибели близких – о своей смерти! «Послушайте, еще меня любите за то, что я умру!» — и повторяющееся, рефреном бьющее, ощущение, которое нельзя назвать ни мотивом, ни предчувствием – «умру».

«И будет жизнь, как будто бы под небом –

И не было меня».

И разве не сама Цветаева, еще не зная своей судьбы, написала – «Для чего-нибудь да есть потолочные крюки!»? …

И – как странно! – Маяковский и Цветаева, писавшие о гибели Есенина – и оба также погибшие от своей руки …

И в этом же контексте будет звучать:

«Жила-была Белла, потом умерла» — стихи Ахмадуллиной, страшно зазвучавшие сразу же после её гибели.

«И кто в единстве ощущений,

Когда кипит и стынет кровь,

Не ведал ваших искушений,

Самоубийство и Любовь!» — так сводит воедино тему любви и смерти Тютчев.

Но данная тема раскрыта не только – о, разумеется, не только — в поэзии. Проза Бунина – вечный конфликт любви и смерти, неразрешимое и невозможное противоречие.

Связь, описанная в его рассказах, не способна разорваться иначе – и «Митина любовь», «Легкое дыхание», «Галя Ганская» погружают нас в атмосферу сильнейшего эмоционального накала, где уже невозможно вырваться, не испытав сильнейшей потери – чувства ли, или же чьей-то жизни. Об этом и «Гранатовый браслет» Куприна – любовь, чистая и светлая, обернувшаяся выстрелом, кровью, сонатой Бетховена!…

«Глубоко и радостно вздохнув, раскрыл рот и с силой, с наслаждением выстрелил» …

Но нет, утрата – не только личная, смерть – не только добровольная. Бессмысленная, давящая, смерть приходит вслед за Первой Мировой войной, описанной в «Тихом Доне» М. Шолохова. Первое убийство долго мучило Григория – своей бессмысленностью, нелепостью – «Зачем я его убил?».

И вправду – зачем?

Развенчивая войну, мы развенчиваем и смерть, отрицаем её самоцель и ценность – да, возможно погибнуть за чьи-либо идеалы, может быть, и не принадлежащие частным людям, но смерть ради смерти, ради продиктованных принципов бессмысленна, ужасна… И, если вдуматься в содержание «Тихого Дона», можно ли осуждать братания между русскими и немцами?

Война имеет смысл лишь при угрозе семье и близким.

Цель не оправдывает средства.

Но – метрономом, отсчитывающим годы блокады Ленинграда, застывшими в тоске памятниками войны, надгробиями на кладбищах, Вечным огнем – воздается память смерти, принятой за родину и за будущее.

Никто не забыт. Ничто не забыто.

Книги о войне – всегда книги о смертях, о безвременно погибших солдатах, о оказавшихся в оккупации мирных жителях, о погибших от голода. Но они и о жизни. О том, что становится ценой жизни.

Нужно заметить, что осмысление данной темы не может быть не только однозначным, но и абсолютно объективным – в конечном итоге, каждый пишет о себе. Современная литература в принципе раскрывает иное восприятие смерти – фантастическая интерпретация, представленная в «Метро 2033» Глуховского, к примеру, позволяет осмыслить тему ежедневного соседства со смертельной опасностью – и  в условиях не войны, а постапокалипсической жизни.

В другом своем романе — «Сумерки» — Глуховский интерпретирует соседство мифов народа майя с повседневной жизнью, постепенно сплетая обе реальности в клубок, распутать который может лишь гибель Бога – и следующий за этим апокалипсис. Мистическое восприятие размывает границы жизни и смерти в принципе – и эта тенденция прослеживается не только в жанре фантастики, но и в рассказах авторов, придерживающихся концепций реализма. Так, сборник Людмилы Петрушевской «Женщина, которая хотела убить соседского ребенка» поражает читателя цинизмом и милосердием, отличающихся друг от друга разве что написанием слов.

Но, обобщая – что может быть больше и трагичнее слов, уже заключенных в эпиграф:

День как день, ведь решена задача:

Все – умрут. 

Пашина Ольга, 11 класс, 2013

Добавить себе