Интерпретация цикла Н.С. Гумилева «К Синей звезде»

Поэт Н.С. Гумилев ворвался в русскую поэзию как «конквистадор в панцире железном», как воин, завоеватель, покоряющий мир. К чему стремилась его душа? В двух сонетах, открывающих ранние сборники «Путь конквистадоров» и «Романтические цветы», он дает ответ:

«… в небе диком и беззвездном»

(вариант: «в небе смутном и беззвездном»)

«… верю, я любовь свою найду»

(вариант: » верю, как всегда, в мою звезду»)

Поэт называет и имя звезды — «лилея голубая». Ключевые образы этих ранних стихов — воин-путник и его любовь-звезда, голубая лилия — станут сквозными в творчестве Н.С. Гумилева.

Почти через десятилетие, создавая любовный цикл «К Синей звезде», он вновь обратился к ним.

Неразделенная любовь к прекрасной Елене (Елене Карловне Дюбуше), охватившая его в такой неподходящий для любви военный 1917 год, вызвала к жизни пронзительные стихи. По словам друга, Сергея Маковского, «любовная неудача больно ущемила его самолюбие, но, как поэт, он не мог не воспользоваться горьким опытом, дабы… выразить… не только свое горе, но горе всех, любивших неразделенной любовью».

Как и в любом другом любовном цикле, центральными здесь становятся образы лирического героя и лирической героини. Создавая образ возлюбленной, поэт сосредотачивает внимание прежде всего на портретных характеристиках. Перед нами одухотворенная любовью красота, «мучительная, чудесная, неотвратимая»: «фарфоровое тело, как лепесток сирени белой», «атласная кожа», «руки нежно-восковые» и особенно глаза — большие, газельи, поющие, с которыми сравним «лишь черный бархат, на котором забыт сияющий алмаз». Тревожащее дыхание в эпитетах белого цвета — цвета холода — ощущается сразу. Ведь это только «тело ее из огня», а «сердце не дрожало никогда». В ней «белых лилий и синих миров сверканье», она — Синяя звезда — звезда безлюбая, холодная. Может быть потому, что еще почти ребенок? Не случайно ведь «губы полудетские», «детский рот», «взор девичий», «маленький детский передник»! Нежностью взрослого, мудрого человека наполнены и обращения к ней в момент ее страдания, когда она, » милая с таким печальным ртом», похожа на » птицу раненую». Но, кроме нежности, есть и смутная обида, и печаль. Полуребенок — полуженщина, телесная и бесплотная, она уходит в «мир иной», обвороживший ее «простой и грубой прелестью своей» — мир богатства, благополучия, мир американского избранника. Недетской практичностью веет от этого выбора, который оценен обиженно-иронически:

Вот девушка с газельими глазами

Выходит замуж за американца.

Зачем Колумб Америку открыл?

Делая этот выбор, она отвергает мир поэта, «волнующий и странный», мир, наполненный героями его стихов, который ей, живущей в тупике, за занавешенным окном, и поэтому не знающей настоящей свободы, даже не приснился. Она — улетающая птица, «осенней ясною порой уже готовая проститься с печальной северной страной». Звучит мотив расставания, приносящего страдания не ей, а лирическому герою, образ которого раскрывается поэтому изнутри, через характеристики состояния, переживания.

Он воин, но … потерявший волю, «жестоко осужденный страдать», пораженный ударом «молнии слепительной господней», горит в огне, «вставшем до небес из преисподней», как огненный столп. Образы эти носят гиперболизированный характер. Возможно потому, что любовь ощущается героем как последняя, на исходе жизни:

Страсть пропела песней соловьиной,

Никогда ей не запеть опять …

Отсюда и образ осени как символа старения: «золотые листья опадали в синие и сонные пруды», «деревья золотые с водами слились в одно кольцо». Отсюда и образ ночи, мучающий героя «смертной скорбью».

Так постепенно входит в цикл мотив смерти, чтобы излиться наконец в строках:

И теперь мне ничего не надо,

Ни тебя, ни счастья не хочу …

Лишь одно бы принял я не споря

Тихий, тихий золотой покой

Да 12 тысяч футов моря

Над моей пробитой головой.

Кажется, спасение от нахлынувших страданий только в смертном покое, приговор вынесен: «Женщине с мужчиной никогда друг друга не понять».

Но вновь и вновь, от стихотворения к стихотворению звучат признания благодарности за счастье, подаренное любовью, которая вырвала поэта «из жизни тесной … скудной и простой», которая разбудила душу, что «дремала… как слепая».

По-настоящему же примирение с жизнью и с собой ощущается лишь в стихотворении, завершающем цикл, «Новая встреча». Примирение это найдено на путях христианского понимания прощения и вечной ценности любви и добра по сравнению с тщетностью обид.

Дорогого стоит признание в том, что герой «горько счастлив темной судьбой». Оксюморон смог соединить горечь и сладость чувства, выпавшего на его долю.

Библейские реминисценции позволяют провести аналогию между примирением с судьбой, осуществившимся в душе поэта, и примирением между падшим ангелом (дьяволом, змеем) и Серафимом.

В стихотворении намеренно сводятся два толкования образа «утренней звезды»: ветхозаветное, в книге пророка Исайи, и новозаветное, в Апокалипсисе.

В первом случае — это дух зла, Люцифер, змей. Во втором случае — Христос.

Но не будем забывать, что в цикле этот образ наполнен и иным содержанием — Голубая, Синяя звезда — утренняя звезда — это образ Венеры — богини любви, а также образ возлюбленной, дарящей радость страдания.

Добавить себе