Каждому суждено проститься с тем ясным и чистым светом, в котором окружающий нас мир видится в детстве подобием гармонии и Идеала. Каждый попадает в дремучий, непроходимый лес раздумий и заблуждений, падений и разочарований. Поэт А.А. Блок назвал этот лес «необходимым», подчеркивая, что, только пройдя через сомнение в Идеале, можно на ином жизненном витке вернуться к нему, приняв более глубоко, осмысленно.
В жизни Блока тяжелая полоса душевного надлома приходится на середину 10-х годов. Именно тогда звучат горькие признания: «Я пригвожден к трактирной стойке», «В тайник души проникла плесень», «И стало все равно какие лобзать уста, ласкать плеча…», «Здесь дух мой злобный и упорный /, Тревожит смехом тишину …»
Образ Прекрасной Дамы, Величавой и Вечной Жены, Милой, воплощенной идеи Вечной Женственности уходит из его стихов.
Уходит ли? Или приобретает иные, новые черты? Не возвращается ли поэт в «Незнакомке», стихотворении, написанном в 1906 году, к теме мечты?
Казалось бы, начало стихотворения не подтверждает такого предположения. Мы обнаруживаем здесь образы, привычные для лирики этих лет: рестораны, вино, пьяные… скука сродни тоске. Пейзаж, интерьер лишены каких бы то ни было романтических черт. И даже луна, которая в поэтическом произведении должна была бы подчеркнуть таинственность вечера – всего лишь «… ко всему приученный» диск.
Но вот появляется Незнакомка – и все освещается иным светом. Контрастность образов, композиционных частей намеренна, бросается в глаза самому неискушенному читателю.
Атмосферу ресторанов наполняет «весенний и тлетворный дух», дух просыпающейся весенней похоти; «горячий воздух… глух», наполнен «пылью переулочной», он удушает, давит. Незнакомка же дышит «духами и туманами».
Мир загородных дач наполнен звуками. Они мучительно раздражающие: «окрики пьяных», «женский визг», «детский плач», «скрип уключин». А Незнакомка проходит в молчанье. Она подчеркнуто одинока («всегда без спутников, одна»), тогда как испытанные остряки «среди канав гуляют с дамами». Если у пьяниц глаза кроликов — красные от алкоголя и переутомления, то у нее не глаза, а «очи синие, бездонные / цветут на дальнем берегу». Там остроты, смех, веселье – здесь траур, печаль.
Наконец, для нее поэт прибережет определение «девичий» (девичий стан), а не «женский» (женский визг), желая подчеркнуть ее целомудренную чистоту.
Таинственность Незнакомки, ее исключенность из обыденной жизни подчеркиваются сопровождающими ее образами тумана, очарованного берега, дали. Да и сама она как бы вдали, в отдалении. Черты лица смутны – они за темной вуалью. Судьба не прояснена. Траурные перья – намек на несчастье, не более. Она одновременно бесплотна ( «Иль это только снится мне?»), м.б. всего лишь видение, сон, мираж, галлюцинация опьяненного человека, чью душу «пронзило терпкое вино», и плотски притягательна («стан, шелками схваченный», «упругие шелка», «узкая рука»).
Идеальное начало, воплощенное в образе Прекрасной Дамы, обрело здесь плоть, но утратило ясный гармоничный свет, «соприкоснувшись с грязной жизнью, погрузившись в печаль».
Но разве не то же самое происходило и в душе поэта? Разве это не он утратил веру в Идеал и Мечту, разве не он сокрушен в печали, соприкоснувшись с жизнью города, богемы, простившись с детством?
Тогда Незнакомка – часть души поэта. Вот почему лирический герой ощущает такую тонкую связь с нею. С одной стороны, он принадлежит миру города: он тоже завсегдатай ресторана, «и каждый вечер» (эта фраза повторяется!) является свидетелем одной и той же картины, он тоже пьян («влагой терпкой и таинственной»). Но ресторанный мир тяготит его, он, как и Незнакомка, одинок, его единственный друг отражен в его стакане – это он сам. Как и она, лирический герой принадлежит другому миру, «где берег очарованный и очарованная даль», где есть «глухие тайны», «дальние берега»: те духовые ориентиры, которые недоступны обывателям. Вот это и есть то сокровище, что лежит в его душе и от которого ключ ему только и поручен.
Но что же значит последняя фраза? О каком пьяном чудовище идет речь? И почему поэт соглашается с теми пьяницами с глазами кроликов, что кричали «Iu vino veritas?»
Осеняет догадка:
Бедному, измучившемуся и изверившемуся на дорогах жизни человеку
только опьянение может обеспечить иллюзию существования иного мира, подарить встречу с Мечтой, Идеалом, которые он оставил в прошлом.
Может быть, траурные перья – знак печали по его жизни?
Баландина Алла Давидовна